Рылся я как-то в своем шкафу – хлам разгребал. Наткнулся на кипу старых газет. «Калининградская правда», «Российская газета». 1996, 1997, 1998 годы. Развернул газету. Ага, «Российская газета», 1997 год. 27 марта. Страница 5. Конкурс «РГ»: Идея для России. Как же – как же, помню. Из номера в номер публиковали байки: и про «особый путь…», и про то, что «нужно запретить вырубку елок для украшения новогодних праздников…», - каких только рецептов не предлагали тогда для построения светлого капиталистического будущего.. И здесь- то же: «Русский – имя нарицательное..»: «…прежде всего в идее должен присутствовать мотив объединения власти с народом..»; «Держава роднее федерации…».. Сколько раз СМИ вдалбливали идею о необходимости «национального лица…»? Интересная тема для исследования. Правда, сейчас на такие темы не столько в газетах пишут, сколько в учебниках и научной литературе… О чем это я? Хватит, не буду демагогию разводить- вот, лучше сказочку почитайте - из классической литературы. Как раз в тему – про «национальное лицо».

***

А то — жил-был один барин, прожил он с лишком полжизни и вдруг почувствовал, что чего-то ему не хватает — очень встревожился.

Щупает себя — будто все цело и на месте, а живот даже в излишке; посмотрит в зеркало — нос, глаза, уши я все прочее, что полагается иметь серьезному человеку, — есть; пересчитает пальцы на руках — десять, на ногах — гоже десять, а все-таки чего-то нет!

— Что за оказия?
Спрашивает супругу:

— А как ты думаешь, Митродора, у меня все в порядке. Она уверенно говорит:

— Все!

— А мне иногда кажется...

Как женщина религиозная, она советует:

Если кажется — прочитай мысленно «Да воскреснет бог и расточатся врази его»... Друзей исподволь пытает о том же, друзья отвечают Членораздельно, а смотрят — подозрительно, как бы предполагая в нем нечто вполне достойное строгого осуждения.
«Что такое?» — думает барин в унынии.

Стал вспоминать прошлое — как будто все в порядке: и социалистом был, и молодежь возмущал, а потом ото всего отрекся и давно уже собственные посевы своими же ногами усердно топчет. Вообще — жил как все, сообразно настроению времени и внушениям его.

Думал-думал и вдруг — нашел:

«Господи! Да у меня же национального лица нет!»

Бросился к зеркалу — действительно, лицо неясное вроде слепо и без запятых напечатанной страницы перевода с иностранного языка, причем переводчик был беззаботен и малограмотен, так что совсем нельзя понять, о чем говорит эта страница: не то требует душу свободе народа в дар принести, не то утверждает необходимость полного признания государственности.

«Гм, какая однако путаница! — подумал барин и тотчас же решил: — Нет, с таким лицом неудобно жить...»

Начал ежедневно дорогими мылами умываться — не помогает: кожа блестит, а неясность остается. Языком стал облизывать лицо — язык у него был длинный и привешен ловко, журналистикой барин занимался — и язык не приносил ему пользы. Применил японский массаж — шишки выскочили, как после доброй драки, а определенности выражения — нет!

Мучился-мучился, все без успеха, только весу полтора фунта потерял. И вдруг на счастье свое узнает он, что пристав его участка фон-Юденфрессер весьма замечательно отличается пониманием национальных задач, — пошел к нему и говорит:

— Так и так, ваше благородие, не поможете ли в затруднении?

Приставу, конечно, лестно, что вот — образованный человек, недавно еще в нелегальностях подозревался, а ныне — доверчиво советуется, как лицо переменить. Хохочет пристав и, в радости великой, кричит:

— Да ничего же нет проще, милейший вы мой! Браллиант вы мой американский, да потритесь вы об инородца, оно сразу же и выявится, истинное-то ваше лицо...

Тут и барин обрадовался — гора с плеч! — лойяльно хихикает и сам на себя удивляется:

— А я-то не догадался, а?

— Пустяки всего дела!

Расстались закадычными друзьями, сейчас же барин

побежал на улицу, встал за угол и ждет, а как только увидал мимо идущего еврея, наскочил на него и давай внушать:

— Ежели ты, — говорит, — еврей, то должен быть русским, а ежели не хочешь, то...

А евреи, как известно из всех анекдотов, нация нервозная и пугливая, этот же был притом характера капризного и терпеть не мог погромов — развернулся он да и ударь барина по левой щеке, а сам отправился к своему семейству.

Стоит барин, прислонясь к стенке, потирает щеку и думает:

«Однако выявление национального лица сопряжено с ощущениями не вполне сладостными! Но — пусть! Хотя Некрасов и плохой поэт, все же он верно сказал:

«Даром ничто не дается, — судьба

Жертв искупительных просит...»

Вдруг идет кавказец, человек — как это доказано всеми анекдотами — некультурный и пылкий, идет и орет:

— Мицхалэс саклэс мингрулэ-э... Барин — на него:

— Нет, — говорит, — позвольте! Ежели вы грузин, то вы — тем самым — русский и должны любить не саклю мингрельца, но то, что вам прикажут, а кутузку — даже без приказания...

Оставил грузин барина в горизонтальном положении и пошел пить кахетинское, а барин лежит и соображает:

«Од-днако же? Там еще татары, армяне, башкиры, киргизы, мордва, литовцы — господи, сколько! И это — не все... Да потом еще свои, славяне...»

А тут как раз идет украинец и, конечно, поет крамольно:

Добре було нашим батькам

На Вкраини жити...

- Нет, — сказал барин, поднимаясь на ноги, — вы уж будьте любезны отныне употреблять еры, ибо, не употребляя оных, вы нарушаете цельность империи...

Долго он ему говорил разное, а тот все слушал, ибо —как неопровержимо доказывается всеми сборниками малороссийских анекдотов — украинцы народ медлительный и любят дело делать не торопясь, а барин был человек весьма прилипчивый...

...Подняли барина сердобольные люди, спрашивают-

— Где живете?

— В Великой России...

Ну, они его, конечно, в участок повезли.

Везут, а он, ощупывая лицо, не без гордости, хотя и с болью, чувствует, что оно значительно уширилось, и думает:

«Кажется, приобрел...»

Представили его фон-Юденфрессеру, а тот, будучи ко своим гуманен, послал за полицейским врачом, и, когда пришел врач, стали они изумленно шептаться между собою, да всё фыркают, несоответственно событию.

— Первый случай за всю практику, — шепчет врач. — Не знаю, как и понять...

«Что б это значило?» — думает барин, и спросил:

— Ну, как?

— Старое — все стерлось, — ответил фон-Юденфрессер.

— А вообще, лицо — изменилось?

— Несомненно, только, знаете... Доктор же утешительно говорит:

— Теперь у вас, милостивый государь, такое лицо, что хоть брюки на него надеть...

Таким оно и осталось на всю жизнь. Морали тут нет.

Максим Горький. Русские сказки. 1912 г.

ВЕРНУТЬСЯ ОБРАТНО СМОТРЕТЬ ДАЛЬШЕ

СОЮЗ КАЛИНИНГРАДСКИХ АНАРХИСТОВ